Неточные совпадения
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в
прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы
радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
Следующие два препятствия, канава и барьер, были перейдены легко, но Вронский стал слышать ближе сап и скок Гладиатора. Он послал лошадь и с
радостью почувствовал, что она легко прибавила ходу, и звук копыт Гладиатора стал слышен опять в том же
прежнем расстоянии.
Такое же выражение
радости заменило
прежнее тревожное выражение лица Голенищева.
Он перебирал каждый ее шаг, как судебный следователь, и то дрожал от
радости, то впадал в уныние и выходил из омута этого анализа ни безнадежнее, ни увереннее, чем был прежде, а все с той же мучительной неизвестностью, как купающийся человек, который, думая, что нырнул далеко, выплывает опять на
прежнем месте.
Но в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на природу внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех,
радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны
прежней жизни изменились.
Все мучительное чувство унижения от сознания, что я мог пожелать такого позору, как перемена фамилии усыновлением, эта измена всему моему детству — все это почти в один миг уничтожило все
прежнее расположение, и вся
радость моя разлетелась как дым.
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную
радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Каждый изворот дороги вызывал в памяти моей мою золотую минувшую молодость, я как будто молодела, приближаясь к местам, где молодая жизнь била ключом в моем сердце; все — и земные
радости, давно пережитые, и духовные восторги
прежней набожности — стремительно, как молния, пролетали в памяти сердечной…
Последняя цвела
радостью и счастьем и, видимо, обращалась с барином гораздо смелее
прежнего и даже с некоторою нежностью…
Как ни порывисты были эти восклицания
радости, но на меня уже они не производили
прежнего действия.
Если даже никто не присоединится ко мне, я пью один за
радость прежних войн, за веселую и кровавую жестокость!
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и молитвами на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в
прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и всё так же, как и в
прежние дни, обещая
радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
Правда, что Лозинская была женщина разумная и соблазнить ее было не легко, но что у нее было тяжело на душе, это оказалось при получении письма: сразу подкатили под сердце и настоящая
радость, и
прежнее горе, и все грешные молодые мысли, и все бессонные ночи с горячими думами.
Пелагея Миневна наблюдала Нюшу и с
радостью замечала, что эта девушка остается
прежней Нюшей, только бы Господь пособил пристроить ее за Алешку.
Больная не могла выговорить ни слова: внезапная
радость оковала уста ее; в немом восторге она устремила к небесам свои взоры. Но вдруг на лице ее изобразилось глубокое уныние, глаза померкли, и
прежняя безжизненная бледность покрыла снова ее увядшие ланиты.
Тут уже седые брови Глеба как словно совсем расправились, а белая голова дедушки Кондратия заходила еще пуще
прежнего из стороны в сторону; но уже не от забот и печали заходила она таким образом, а с
радости.
Затем он упрекал ее мужа в недальновидности: не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого старика она — не единственная
радость. Когда он принимал больных и потом уехал на практику, она ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни на улицу, ни к знакомым, и при воспоминании о
прежних подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Литвинов говорил, не поднимая глаз; да если б он и взглянул на Ирину, он бы все-таки не мог увидеть, что происходило у ней на лице, так как она по-прежнему не отнимала рук. А между тем то, что происходило на этом лице, вероятно бы его изумило: и страх, и
радость выражало оно, и какое-то блаженное изнеможение, и тревогу; глаза едва мерцали из-под нависших век, и протяжное, прерывистое дыхание холодило раскрытые, словно жаждавшие губы…
Убитая дневной работой и вечной неволей, она уже не может с
прежней ясностью мечтать об ангелах, поющих в пыльном столбе, освещенном солнцем, не может вообразить себе райских садов с их невозмущаемым видом и
радостью.
Князь после того, как бы не зная, чем себя занять, снова возвратился в залу и сел на
прежнее свое место; он совершенно был какой-то растерянный:
радость и ужас были написаны одновременно на лице его.
По-прежнему молчаливый, услужливый, скромный, словно совсем не имеющий своих
радостей, своего горя и воспоминаний, порою он так удивленно оглядывался красиво-спокойными глазами, как будто искал что-то ненайденное; и, снова ничего не найдя, покорно отдавался ожиданию и темной воле других.
К тому времени с Дальнего Востока потянуло первым холодом настоящих поражений, и стало неприятно думать о войне, в которой нет ни ясного смысла, ни
радости побед, и с легкостью бессознательного предательства городок вернулся к
прежнему миру и сладкой тишине.
Уж нет
прежней веселости, непринужденных разговоров, шуток, смеха, нет взаимных ласк и той
радости, какая волновала детей, жену и меня, когда мы сходились, бывало, в столовой; для меня, занятого человека, обед был временем отдыха и свидания, а для жены и детей праздником, правда, коротким, но светлым и радостным, когда они знали, что я на полчаса принадлежу не науке, не студентам, а только им одним и больше никому.
Но
радость жизни и весны была сильнее — и через несколько минут
прежнее, молодое, наивное лицо тянулось к весеннему небу.
Четверту ночь к нему ходила
Она и пищу приносила;
Но пленник часто всё молчал,
Словам печальным не внимал;
Ах! сердце полное волнений
Чуждалось новых впечатлений;
Он не хотел ее любить.
И что за
радости в чужбине,
В его плену, в его судьбине?
Не мог он
прежнее забыть…
Хотел он благодарным быть,
Но сердце жаркое терялось
В его страдании немом,
И как в тумане зыбком, в нем
Без отголоска поглощалось!..
Оно и в шуме, и в тиши
Тревожит сон его души.
Гость оказался еще любезнее
прежнего и с своей стороны показал не одно доказательство прямодушия и счастливого характера своего, сильно входил в удовольствие господина Голядкина, казалось, радовался только одною его
радостью и смотрел на него, как на истинного и единственного своего благодетеля.
Продолжая опыт, мы вывесили клетку с растворенной дверкой на двор за окно и к величайшей
радости увидали, что птичка, наловя на воле насекомых, по-прежнему возвращается с ними в клетку.
— Да, теперь ба точно безделицу пропустить ничего, — отзывался Сергей и, преследуя для Сонеткиной потехи Катерину Львовну, произнес: — Купчиха, а ну-ко по старой дружбе угости водочкой. Не скупись. Вспомни, моя разлюбезная, нашу
прежнюю любовь, как мы с тобой, моя
радость, погуливали, осенние долги ночи просиживали, твоих родных без попов и без дьяков на вечный спокой спроваживали.
Больная лежала вверх лицом, глаза ее были закрыты, безжизненное выражение лица безумной заменилось каким-то спокойствием. Она действительно тяжело дышала. Савелий приблизился и взял ее за руку, больная взмахнула глазами: Савелий едва не вскрикнул от
радости, в глазах ее не было
прежнего безумия.
Прежние наши отношения, когда, бывало, всякая не переданная ему мысль, впечатление, как преступление, тяготили меня, когда всякий его поступок, слово казались мне образцом совершенства, когда нам от
радости смеяться чему-то хотелось, глядя друг на друга, — эти отношения так незаметно перешли в другие, что мы и не хватились, как их не стало.
(Поднимает пятак и с
радостью бежит на
прежнее место).
Это известие вас, вероятно, только потому удивит, что в
прежних моих письмах я даже не намекал на такую важную перемену в моей жизни, — а вы знаете, что я привык делиться с вами всеми моими чувствами, моими
радостями и печалями.
Я плачу; видишь, я колена
Теперь склоняю пред тобой,
Молю, винить тебя не смея,
Отдай мне
радость и покой,
Отдай мне
прежнего Гирея…
Она останавливается и смотрит ему вслед не мигая, пока он не скрывается в подъезде гимназии. Ах, как она его любит! Из ее
прежних привязанностей ни одна не была такою глубокой, никогда еще раньше ее душа не покорялась так беззаветно, бескорыстно и с такой отрадой, как теперь, когда в ней все более и более разгоралось материнское чувство. За этого чужого ей мальчика, за его ямочки на щеках, за картуз, она отдала бы всю свою жизнь, отдала бы с
радостью, со слезами умиления. Почему? А кто ж его знает — почему?
…Мы все читали ваши стихи в “Северных Записках”… Это была такая
радость. Когда видишь новое имя, думаешь: еще стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И большею частью — чужих. Или слова — чужие. А тут сразу, с первой строки — свое, сила. “Я знаю правду! Все
прежние правды — прочь!”… И это мы почувствовали — все.
Думает-передумывает Алексей думы тяжелые. Алчность богатства, жадная корысть с каждым днем разрастаются в омраченной душе его… И смотрит он на свет Божий, ровно хмара темная. Не слыхать от него ни звонких песен, ни
прежних веселых речей, не светятся глаза его ясной
радостью, не живит игривая улыбка туманного лица его.
Тогда в
радости Ашик-Кериб сказал ему: «Послушай, Куршуд-бек, я тебя утешу: сестра моя не хуже твоей
прежней невесты, я богат: у ней будет не менее серебра и золота; итак, возьми ее за себя — и будьте так же счастливы, как я с моей дорогою Магуль-Мегери».
Она бормотала: „Ах, как это хорошо!“ Детская
радость на лице, слезы, кроткая улыбка, мягкие волосы, выбившиеся из-под платка, и самый платок, небрежно накинутый на голову, при свете фонаря напомнили мне
прежнюю Кисочку, которую хотелось погладить, как кошку…
— О-ох, это будущее! Слава богу, теперь сами все в душе чувствуют, что оно никогда не придет. А как раньше-то, в старинные времена: Liberte! Egalite! Fraternite! [Свобода! Равенство! Братство! (франц.).] Сытость всеобщая!.. Ждали: вот-вот сейчас все начнут целоваться обмякшими ртами, а по земле полетят жареные индюшки… Не-ет-с, не так-то это легко делается! По-прежнему пошла всеобщая буча. Сколько борьбы,
радостей, страданий! Какая жизнь кругом прекрасная! Весело жить.
Радость, говорят, молодит, и это всецело оправдалось на старушке Хвостовой. Приезд сына, которого она в течение двух лет считала мертвым, положительно влил в ее скорбную душу живительный бальзам, вдохнул в нее
прежнюю силу и энергию.
— Маменька здорова, — сказала Луиза, встретив Густава с лицом, сиявшим от
радости и вместе выражавшим упрек за долгое отсутствие. — Она приказала вам сказать, что помнит и любит вас по-прежнему, когда вы были дитею нашего дома.
К домашним моим
радостям присоединилось отрадное чувство, что и моя служебная жизнь не нарушалась никакими важными неприятностями. Правда, с некоторого времени случались у меня с Анонимом столкновения, доходившие до высшего начальства, из которых я выходил, однако ж, с торжеством; правда, были колючки с его стороны, не улегшиеся в его ежовой душенке за неудавшийся заем, но они скользили только по моему сердцу, не оставляя в нем глубоких следов. Сочтемся бывало, и остаемся в
прежних мирных отношениях.
— Я напротив этого не спорю. А все эксплоатация еще больше
прежнего. Тогда попы говорили: «Работай, надрывайся, тебе за это будет царствие небесное!» Ну, а в царствие-то это мало кто уж верил. А сейчас ораторы говорят: «Работай, надрывайся, будет тебе за это социализм». А что мне с твоего социализму? Я надорвусь, — много мне будет
радости, что внуки мои его дождутся?
Действительно, Корнилий Потапович, послушав советы покойной жены из чисто деловых оснований, вошел во вкус новой жизни, а
прежняя, полная лишений, почти жизнь аскета, взяла свое, и он, вкусив от
радостей и наслаждений жизни, что называется, разошелся.
Она как будто забыла все
прежнее горе и все опасности и, как в девичье время, прибегая к нему на чердак, сияла восторженной
радостью.
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в
прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу
радостью.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на
прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от
радости и забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой и что там отличился один гусар.